Беспокойный ум - Страница 12

Профессор попросил меня рассказать о себе. Я сказала, что учусь на первом курсе и хочу стать врачом. Он напомнил, что, согласно правилам университета, его лекции предназначены для второго-третьего курсов. Я ответила, что курс показался мне очень интересным, а ограничение довольно произвольным. Он громко рассмеялся, и я внезапно осознала, что наконец-то кто-то оценил мою независимость. Это не мисс Кортни, и мне не нужно делать реверанс. Профессор сказал, что у него есть место лаборанта для работы по его гранту, и поинтересовался, нужна ли мне работа. Еще бы! Ведь это значило, что я могу бросить свою скучную подработку кассира в магазине одежды и наконец-то буду учиться вести исследования.

Это был прекрасный опыт: я научилась кодировать и анализировать данные, работать с компьютером, делать обзоры научной литературы, готовить материалы для публикаций. Профессор, с которым я работала, изучал структуру личности, и исследование индивидуальных различий между людьми казалось мне захватывающим. Я погрузилась в работу, которая стала для меня не просто источником дохода и знаний, но и убежищем. В отличие от лекций, которые, как и любое строгое расписание, предполагают стабильное настроение и трудоспособность, исследовательская работа допускает гибкость и независимость. К сожалению, университеты не признают сезонных колебаний поведения и способностей у маниакально-депрессивных личностей. Моя зачетка пестрела незавершенными курсами и проваленными экзаменами, но качественная дипломная работа, к счастью, перевесила плохие отметки. Перепады настроения и приступы черной депрессии нанесли огромный ущерб моей жизни и карьере в студенческие годы.

В двадцать лет, по окончании второго курса, я решила на год сменить обстановку и отправиться учиться в Сент-Эндрюсский университет в Шотландии. Мой брат и кузен тогда учились в Англии и предложили присоединиться к ним. Я была очарована шотландской музыкой и поэзией, которые мой отец так любил. В кельтской меланхолии, которая для меня ассоциировалась с нашими шотландскими предками, было что-то притягательное, даже несмотря на то, что я хотела бы отстраниться от темной стороны моего отца. Думаю, тогда я чувствовала, что возвращение к истокам как-то поможет мне разобраться в собственных путаных чувствах. Я подала заявку на государственный грант и покинула Лос-Анджелес на год, чтобы днем осваивать науку, а по ночам – музыку и поэзию.

Сент-Эндрюс, говорил мой научный руководитель, это единственное место в мире, где снег падает горизонтально. Он был известным нейрофизиологом родом из Йоркшира. Как и все прочие англичане, он был убежден, что нормальная погода, как и вообще цивилизация, заканчиваются там, где начинается шотландская провинция. У него определенно был пунктик по поводу погоды. Древний каменный город Сент-Эндрюс расположен на самом Северном море. Осенью и зимой его насквозь продувают ветра такой силы, что в это невозможно поверить. Мне после нескольких месяцев в Шотландии поверить пришлось. Ветер был наиболее суров на восточной окраине города, где располагалась лаборатория морской биологии.

Мы, десяток зоологов-третьекурсников, дрожали и стучали зубами в холодной, промозглой лаборатории, кутаясь в шерстяные шарфы и рукавицы. Преподаватель, казалось, был еще больше озадачен моим присутствием на курсе зоологии, чем я сама. Он являлся большим авторитетом в узкой области зоологии, а именно – специалистом по слуховому нерву саранчи. Прежде чем высказать свои ремарки о снегопадах, преподаватель успел выставить на всеобщее обозрение мою вопиющую безграмотность в вопросах зоологии.

Он поручил нам сделать электрофизиологическую запись со слухового нерва саранчи. Все студенты, изучавшие естественные науки уже несколько лет, аккуратно препарировали и вели запись. Я же не имела ни малейшего представления, что делать. Преподаватель это знал, и мне оставалось только недоумевать, почему университет направил меня на курс такого высокого уровня. Сначала я извлекла насекомое из клетки, и мне понадобилось немало времени, чтобы разобраться, где у него находятся крылья, тело и голова. Я почувствовала на себе взгляд преподавателя и обернулась, чтобы увидеть его язвительную усмешку. Он подошел к доске, изобразил на ней саранчу, выделил участок ее головы и произнес со старательным акцентом: «К вашему сведению, мисс-почти-само-совершенство, ууухо находится здеееесь». Класс захохотал, и я тоже, смиряясь с тем, что весь год буду безнадежно отставать. Но я узнала за этот год очень многое и постигала науку с удовольствием. Мои лабораторные заметки с того занятия полностью передавали степень погружения в предмет: «Голова, крылья и ножки отделены от тела. После срезания заднегрудных стернитов обнажаем воздушные мешки. Слуховой нерв отсечен по центру, чтобы исключить возможность ответа от головного ганглия». И так далее, пока я не закончила следующим пассажем: «Из-за недостаточного понимания указаний и общего недостатка знаний не удалось протестировать другие способы стимуляции, и к тому времени как понимание было достигнуто, слуховой нерв устал. Как и я сама».

Все же в изучении беспозвоночных были и свои преимущества. Начать с того, что, в отличие от психологии, вы можете съесть объект исследования. Особой популярностью пользовались лобстеры – свежайшие, только что из моря. Мы их с удовольствием поедали до тех пор, пока один из преподавателей не заметил, что «некоторые объекты исследований, похоже, по ночам выбираются из своих аквариумов».