Беспокойный ум - Страница 29

Сколько себя помню, я всегда была склонна к сильным и бурным эмоциям, жила и любила с высоты восторга, как писал Делмор Шварц. Но обратная сторона восторженности – вспыльчивость. Пылкость и страстность (по крайней мере поначалу) не казались чем-то ужасным. Они здорово помогли мне в карьере, не говоря уже о том, что добавляли пикантности в мою личную жизнь. Эти стороны моего характера вдохновляли, побуждали меня писать, исследовать, выступать. Благодаря им я стремилась сделать мир лучше. Из-за них мне было мало того, что есть вокруг, я неугомонно стремилась к большему. Но тревожность со временем нарастала, и нетерпеливость и воодушевление, хлеща через край, вскипали в гнев. Я не умещалась в рамки, предписанные благовоспитанной женщине из хорошей семьи, не соответствовала образу, которым меня приучили восхищаться – и которым я восхищаюсь до сих пор.

Почему-то депрессия вполне вписывается в общепринятые представления о женской природе: женщине простительно быть пассивной, чувствительной, подавленной, беспомощной, зависимой, жертвенной, не слишком амбициозной и довольно скучной. Мания, напротив, кажется более подходящей мужчине: деятельному, энергичному, пылкому, агрессивному, рискованному, самоуверенному – мечтателю, не согласному стоять на месте. Люди более склонны понимать и прощать гнев и раздражительность в мужчинах. Бурный темперамент к лицу лидерам и первооткрывателям. Нетрудно понять, почему журналисты и писатели чаще говорят о женщинах и депрессии, чем о женщинах и мании. Это неудивительно: женщины страдают от депрессий в два раза чаще мужчин. Но оба пола в равной степени подвержены маниакально-депрессивному психозу. И поскольку это довольно распространенное заболевание, мания у женщин не редкость. При этом им часто ставят неверный диагноз и не дают адекватной психиатрической поддержки, что увеличивает риск самоубийства, зависимости от алкоголя и наркотиков, а также насильственного поведения. В то же время маниакально-депрессивные женщины наравне с мужчинами привносят в мир свою энергию, страсть, воодушевление и воображение.

Ведь маниакально-депрессивный психоз – это заболевание, которое не только убивает, но и созидает. Как пламя, которое по своей природе создает и разрушает. «Сила, дающая жизнь цветку, юность мою питает, – писал Дилан Томас. – Сила, что вырывает корни деревьев, смерти моей подобна». Мания – это одновременно движущая сила и разрушитель, это огонь в крови. К счастью, огонь в крови несет свои преимущества в мире академической науки, особенно в стремлении получить постоянную штатную должность.

Постоянная штатная должность

Путь к получению постоянной штатной должности – самая кровавая из забав, что могут предложить вам лучшие университеты. Эта гонка в высшей степени конкурентна, стремительна, всепоглощающа, увлекательна, довольно брутальна и рассчитана на мужчин. Получить штатную должность на медицинском факультете, где врачебные обязанности приходится сочетать с исследованиями и преподаванием, еще сложнее. Так что быть женщиной, да еще и маниакально-депрессивной, которая вовсе не медик, – не лучший старт для полного препятствий пути.

Получить штатную должность было для меня не только вопросом научной и финансовой безопасности. Спустя месяцы после начала работы доцентом со мной случился первый приступ психотической мании. Трудности, с которыми я столкнулась на семилетнем пути к желанному посту (с 1974 по 1981 год), превосходили обычную конкурентную борьбу в агрессивной среде академической медицины. Для меня они усугублялись непрестанным сражением за то, чтобы выстоять, научиться жить с болезнью и остаться в здравом уме. С годами я была все более решительно настроена на то, чтобы извлечь из своего болезненного опыта что-то полезное. Штатное место обещало мне новые возможности; также оно было символом стабильности, которой я жаждала, и знаком признания, которое я заслужила тем, что удержалась на плаву в мире нормальных.

Вскоре после того, как я получила свое первое место в стационаре для взрослых пациентов, во мне стала нарастать тревожность. Мне было все труднее держать лицо, расшифровывая результаты психологических тестов больных. Пытаясь вникнуть в смысл тестов Роршаха, я порой чувствовала себя так, будто гадаю на картах Таро или составляю астрологический прогноз. Разве для того я защитила диссертацию? Я начинала понимать смысл строк из песни Боба Дилана: «Двадцать лет школы – и тебя назначат на дневную смену». Только в моем случае учеба длилась двадцать три года, и у меня бывали и ночные смены. В первые годы работы на факультете мои научные интересы были разнообразны до абсурда. В числе прочего я начала исследование о даманах, слонах и насилии (небольшой пережиток ректорской вечеринки в саду); дописывала статьи о воздействии ЛСД, марихуаны и опиатов, начатые в университете; размышляла о совместном с моим братом изучении особенностей строения дамб бобрами; вела исследование о фантомных болях в груди после мастэктомии с коллегами-анестезиологами; была соавтором учебника для студентов по психопатологии; участвовала в исследовании влияния марихуаны на тошноту и рвоту при химиотерапии раковых больных; пыталась выкроить время, чтобы заняться изучением поведения животных в зоопарке Лос-Анджелеса. Мои устремления были слишком многочисленны и слишком разбросанны. Но личные трудности вскоре вынудили меня сфокусироваться, сузив работу до исследования и лечения аффективных расстройств.

А точнее, маниакально-депрессивного заболевания, что неудивительно. Я была решительно настроена на то, чтобы изменить отношение общества к этой болезни и взгляды на ее лечение. Вместе с двумя коллегами, которые вели обширную клиническую и исследовательскую работу по той же теме, я решила основать профильную клинику при Калифорнийском университете, которая специализировалась бы на диагностике и лечении депрессий и маниакально-депрессивного заболевания. Мы получили начальное финансирование от больницы, и его вполне хватило, чтобы нанять медсестру и купить шкафчики для картотеки. Мы с медицинским директором потратили недели на разработку диагностических и исследовательских карт, а затем создали учебную программу, что-то вроде практики для интернов-психологов и третьекурсников кафедры психиатрии. Не все были согласны с тем, что я, не будучи медиком, займу должность директора клиники. Но большинство коллег, в первую очередь медицинский директор, заведующий кафедрой психиатрии и руководитель персонала Института нейропсихиатрии, меня поддержали.