Беспокойный ум - Страница 44

Конечно, у меня были сомнения. Смогу ли я достаточно хорошо заботиться о детях? Что будет с ними, если у меня начнется серьезная депрессия? И, что еще тревожнее, как они воспримут мою манию, если я потеряю рассудок, буду агрессивна и неадекватна? Каково это – видеть, как твой собственный ребенок, если он тоже заболеет, борется с депрессией, отчаянием, безнадежностью, безумием? Буду ли я с пристрастием искать в детях симптомы и принимать нормальные поступки за тревожные сигналы? Я обдумывала эти вопросы тысячи раз, но никогда не ставила под вопрос саму перспективу родительства. И, вопреки хладнокровному приговору того врача, я была бы счастлива иметь большую семью, полный дом ребятишек, как мы мечтали с Дэвидом. Но жизнь распорядилась иначе. Дэвид погиб. Ричард, единственный мужчина, с которым я бы хотела растить детей, уже имел троих от прежнего брака.

Отсутствие детей – пожалуй, единственное по-настоящему большое сожаление в моей жизни. К счастью, у меня трое племянников, и каждый из них по-своему очарователен. Я обожаю общаться с ними. Быть тетей – замечательно, особенно когда твои племянники милы и разумны, независимы, остроумны, забавны и изобретательны. Невозможно не радоваться их компании. Двое племянников, как и мой отец, увлеклись математикой и экономикой. Это спокойные, остроумные, свободолюбивые, мягкосердечные и очаровательные молодые люди. Племянница – самая младшая, ей сейчас одиннадцать, но она уже выиграла национальный конкурс рассказов и намерена стать писателем. Я часто наблюдаю, как она, свернувшись в своем кресле, что-то пишет в блокноте, задает бесконечные вопросы о словах и людях, возится со своими питомцами или встревает в семейные беседы, чтобы отстоять свою точку зрения. Она удивительная, оригинальная, восприимчивая и решительно настроена быть независимой от шумных старших братьев, родителей и любых других взрослых. Я не могу представить свою жизнь без этих ребят.

Несмотря на всю свою приверженность исследованиям генетических корней маниакально-депрессивного заболевания, меня беспокоит, чем оно может обернуться на практике. Очевидно, что чем раньше и точнее поставлен диагноз, чем эффективнее лечение, тем лучше больным, их семьям и обществу в целом. Вопрос времени, когда эти открытия войдут в практику. Но перинатальное тестирование несет и свои угрозы. Решатся ли родители на аборт, выявив у эмбриона гены маниакально-депрессивного заболевания (даже несмотря на то, что заболевание поддается лечению)? Примечательно, что в недавнем опросе пациентов в клинике Джонса Хопкинса о том, отказались бы они от рождения ребенка с такими генами, лишь несколько ответили положительно. Если человечество захочет избавиться от генов маниакально-депрессивного заболевания, станет ли мир менее ярким и разнообразным? Какими будут потери от этого для науки, бизнеса, политики, искусства, движимых в том числе неугомонными маниакально-депрессивными талантами? Станут ли люди с подобной особенностью исчезающим видом, как дымчатый леопард или пятнистая сова?

Это трудные этические вопросы, ведь болезнь дает преимущества не только отдельному человеку, но и обществу. Маниакально-депрессивное заболевание, в своей мягкой и тяжелой формах, может стимулировать развитие творческих способностей, воображения, способствовать успехам великих ученых, бизнесменов, политических, религиозных и военных лидеров. Это довольно распространенное и крайне разнообразное в своих проявлениях заболевание, потому менее очевидное его влияние – на формирование личности, образ мышления, уровень энергии – тоже важно для общества. Ситуацию еще более усложняет тот факт, что генетические, биохимические и средовые факторы – например, уровень освещения, сокращение сна, рождение ребенка, употребление наркотиков или алкоголя, – могут быть лишь отчасти ответственны за развитие болезни и ее творческие проявления. Это реальные научные и этические вопросы. К счастью, их с вниманием рассматривает государственная программа «Геном человека», многочисленные ученые и этики. Но это непростые и болезненные темы, которые останутся таковыми на многие годы.

Наука удивляет свей способностью порождать новые проблемы, даже решая старые. Она продвигается стремительно и несет с собой большие ожидания.

Сидя на твердом и неудобном стуле (как это типично для медицинских конференций!), я витала в облаках. Мерное щелканье слайдов погрузило мой разум в состояние, близкое к гипнотическому. Глаза были открыты, но разум мирно дремал. В зале было темно и душно, а за окном красиво падал снег. Мы были в горах Колорадо, и все приличные люди ушли кататься на лыжах. В зале все же собралось более сотни докторов, и слайды сменялись быстро: щелк-щелк-щелк. Я в который раз ловила себя на мысли, что пусть я и ненормальная, но все же не дура, и какого черта я делаю здесь в такую чудесную погоду? Внезапно что-то зацепило мой слух. Ровный, бесстрастный голос пробормотал что-то о «нововыявленных аномалиях в структуре мозга при маниакально-депрессивном психозе». Мой структурно аномальный мозг насторожился. Бормотание продолжилось: «У изученных нами пациентов наблюдались в мозгу очаги повышенной концентрации жидкости, что подразумевает нарушения в нервной ткани. Неврологи иногда называют их НЯО – неопознанные яркие объекты». Зал рассмеялся.

Я же смеялась без особого воодушевления. Вряд ли я могла позволить себе потерять еще больше нервной ткани – только Богу известно, сколько комочков серого вещества переплыли Стикс после передозировки лития. Спикер продолжил: «Медицинское значение этих объектов неясно, но мы знаем, что они связаны с другими психическими заболеваниями – болезнью Альцгеймера, рассеянным склерозом, сосудистой деменцией». Лучше бы я действительно ушла кататься на лыжах! Я повернулась к экрану и была впечатлена невероятной точностью изображения структуры мозга, сделанного с помощью новейшей техники. В сканировании мозга есть особая красота, особенно в снимках высокого разрешения магнитно-резонансной томографии и разноцветных сканах эмиссионного томографа. К примеру, на снимке ПЭТ депрессивный мозг будет отображен в холодных тонах – темно-синих, темно-пурпурных, зеленых. Мозг того же человека в гипомании будет сиять, как рождественская елка, бодрыми пятнами красного, желтого и оранжевого. Никогда еще наука не передавала так точно холодное омертвение депрессии и вибрирующее оживление мании.